— ... и я летела, и это было так высоко... и так... великолепно, – с придыханием вещает Злата, не в силах даже слов подобрать, чтобы описать то, что она чувствовала давно когда-то. Она обмахивает лицо ладонью, улыбается так широко, что улыбки этой хватило бы на весь мир, а может даже и на всю Москву, а на глазах блестят слезы. Реально слезы. Она так счастлива, и все вокруг кажется таким прекрасным, что она не выдерживает. Не могущие облечься в слова эмоции каплями сползают по веснушчатым щекам. Ей так хорошо, вот прямо здесь и сейчас. Голова ее покоится на чьем-то до безумия удобном плече, а пальцы левой руки методично перебирают чьи-то еще невероятно тактильно-приятные пряди волос. Злату просто распирает от этого всего. Может быть потому, что жизнь ее течет так, как она мечтала всегда. Но скорее всего виною тому маленькие цветные таблетки, которые полчаса назад путешествовали с одного языка на другой. Они все семья здесь, кажется, и каждому хочется делиться друг с другом этим бесконечным всепоглощающим счастьем. Плевать, что две трети присутствующих здесь ей не знакомы даже, они все равно все связаны, как-то духовно, что ли. МДМА всегда были ее любимым развлечением.

Телефон с десятком пропущенных и парой десятков непрослушанных голосовых валяется в сумке, возможно не в Златиной, но ей так все равно. Ее целует кто-то, она целует кого-то. Сплетения тел, языков, запахов заставляют ее чувствовать себя невероятно живой. Какое дело ей до тех, кто пытается связаться с нею через бездушный гаджет, когда все тепло – оно здесь вот. Она возможно мечтала бы о Питере так, как мечтает добрая часть окружающих ее. С его невообразимой архитектурой, душевными коммуналками и трехметровыми потолками. С его дождем, влагой и ветрами, пронизывающими даже кости насквозь. С его безудержными тусовками, пьяными и веселыми лицами, отсутствием любых запретов в голове и не в голове. Мечтала бы, если бы не успела там пожить. Там, и много где еще. Ее впечатлений о разных местах хватило бы на несколько суток рассказов, но зачем оно все, если каждый раз она начинает с чистого листа. Новый город, новая история, новые люди, новое все. Неизменным остается лишь имя, ее имя, к которому она так прикипела. Злата думает, что оно у нее было всегда, она просто не знала раньше, как не знала раньше еще много всего о себе и об этом большом необъятном мире. Ее имя и Ваня, который всегда просто Ваня, и больше она его никаким помнить не желает. Он переходит с нею от страницы к странице, от главы к главе, но все, что было до, остается там. К тому же, если бы не он, где бы была она сейчас. Уж точно не здесь, не среди этих прекрасных людей. Где бы был он, если бы не она – это вообще отдельная тема. Он не любит ее обсуждать, Злата – любит.

С тех пор, как у нее появились ноги, она уходила от него сотни раз, и столько же возвращалась обратно, жалея. Ей нравится думать, что без нее он пропадет, ведь наверняка пропадет. Она его ангел-хранитель, и пусть крылья ее теперь эфемерны, этого достаточно для того, чтобы сберечь его. Для себя или для чего-то большего – это неважно. Важно, чтобы он просто был, и она об этом знала. Сейчас она знает, хоть и не думает о нем за последние сутки ни разу, и это дает ей силы побыть собой, побыть для себя, ведь слишком долго она была для него.

Злата проходит на кухню чьей-то большой квартиры, продираясь через завесу дыма. Наливает себе шампанского в кружку с чайными разводами, берет со стола яблоко – не молодильное, а пластиково-безвкусное из ближайшей Пятерочки, она их ненавидит, но ничего не может с собой поделать – обтирает его о юбку длиною по самое не балуй («Злат, а че вообще не без?» – закатил бы глаза сейчас Ваня), кусает. В эту минуту оно – самое вкусное в ее жизни. Все нервы, все струны ее души оголены на максимум. Ей не больно, ей безумно приятно. В тысячи раз сильнее ее ощущения, разве может быть такое на трезвую? Злата не любит быть трезвой. Допивает залпом, огрызок бросает в мусорное ведро, возвращается. Садится на чьи-то колени бесстыдно, потому что стыд – это социальный конструкт, а конструкты – единственное, что ей претит в социальности этой. Если бы у слова «социальный» в словаре была иллюстрация, ею точно стала бы Златина фотка.

Из чужих объятий ее грубо выдергивают сильные руки. Еще не обернувшись она чувствует на себе хмурый взгляд. Оборачивается таки, тянет губы в счастливой улыбке.

— Вааааань, а ты чего здесь? – не строит из себя дурочку, действительно не понимает, как он сюда затесался. Ему не нравится, как она растягивает слова, но она над собою не властна. Ни над языком своим, ни над действиями, ни над мыслями даже. Она полностью отдалась эйфории и возвращаться из этого состояния абсолютно не хочется. Руки ее обвивают его шею. Она как будто бы даже рада, наверное, видеть его. Она вообще всему сейчас рада. Жесткая ткань рубашки приятно царапает хожу, Злата вдыхает судорожно, прижимается к груди его на секунду, и делает шаг назад. Обухом по голове приходит понимание: он ее сейчас заберет.

— Не пойду никуда, – бурчит, забивается в угол дивана, обхватывая колени руками. Так по-детски. Детства у нее никогда не было, поэтому расхлебывать сейчас приходится обоим. Инфантильные, не способные стать друг для друга ни матерью, ни отцом.

[indent] Азула играет свою роль как по учебнику: смотрит пронзительным взглядом на того военачальника, которому дали слово, вежливо держит свои мнения о предложениях при себе, спрашивает разрешения у отца и брата перед критикой и не дергает ни единым мускулом в ответ на притворно-жалостливые выражения лиц.
[indent] Ей не надо уметь читать мысли, чтобы понять неширокий спектр эмоций этих стариков. Время Ее Высочества закончилось. Наследный принц занял свое законное место и теперь вторая дочь Хозяина может надеяться только на удачный брак. Какая досада для такой девушки, ведь она окончательно захватила Царство земли. Теперь ее ждет материнство и управление особняком, в котором поселят ее мужа, управителя вотчиной, министра, военачальника, далекого родственника, занявшего позицию при дворе другой страны.
[indent] От этого ей сводит скулы. Азула знает участь принцесс, но вместе с тем она знает свои таланты. Она носит при себе наточенные до болезненной остроты кинжалы, горит холодным белым огнем и режет словом сильнее, чем солдат любым оружием. В течение всей своей жизни она послушно выполняла приказы отца без каких-либо задержек, без причины на то, чтобы получить его неудовольствие. Она — сильный маг, хороший стратег, мастер манипуляций и знаток дворцовых игр. Такую не выбросят как кость первому попавшемуся политическому псу.
[indent] Но все-таки. Все-таки…
[indent] Эти взгляды скребут ее идеально отполированную броню, оставляя на ней следы от кошачьих когтей. Скребут ее кожу, на которой выступают мелкие капли крови. Заставляют зудеть пальцы от знакомого жара, что копится изнутри. Сводят мышцы лица маслом из сумок медиков, растертое перед тем, как сшит края глубокой раны.
[indent] Азулу хотят списать со счетов. Азуле собираются отказать в ее влиянии. Азулу готовятся задвинуть на второй план. И если она не хочет сжечь заживо на медленном огне каждого, кто строит такие планы, то она соврет в первую очередь самой себе.
[indent] В отличие от своего брата — его версии из далекого прошлого — она умеет держать себя в руках. Она играет свою роль по учебнику и выходит из зала совещаний спокойным шагом, словно ее пламя не рвется наружу. Азула не имеет права его выпустить, как и не имеет права на слабость, а потому лишь ждет того, когда настанет то самое время. Или когда она хотя бы доберется до своей спальни, чтобы изорвать черновики писем и приказов.
[indent] Азула не обращает внимания на торопящихся слух и ходящих в сборах придворных, пока не замечает знакомую фигуру у колонны. Зуко вышел из зала еще до нее, однако дойти до четырех безопасных — относительно — стен все равно не успел. Она хочет этому удивиться, но не находит в себе на это сил: пусть он и старший, но держать себя в руках, как полагается более взрослому, никогда не умел. Большой недостаток для будущего Хозяина Огня и большая помощь для тех, кто хочет использовать его в своих целях. Поэтому Азула не собирается жаловаться такому подарку.
[indent] - Переполняют эмоции от первого собрания? - спрашивает она. Ее тон выдает лишь часть той стали, которая обычно режет собеседников. Такой Азула бережет для Тай Ли, Мэй и тех, кого надо убедить в своей безобидности.
[indent] Теперь еще и для малыша Зузу. До чего же она докатилась?
[indent] - Не стоит их показывать здесь. Дворец небогат на тех, кто уважает чужую приватность. Идем. Ну же!
[indent] Их комнаты находятся в одном крыле. Отец решил, что его дети должны иметь близкие отношения. Отец ожидает, что каждый будет держать другого под контролем. Отец всего лишь чтит традиции, по которым дети королевских кровей всегда живут именно в этих комнатах, пока они не станут лордами и женами вельмож. Азула не думает о причинах: это никак не изменит ни их разрушенные связи, ни ее планы.
[indent] Она не оглядывается и не ждет реакции от Зуко. Он пойдет за ней хотя бы потому, что хочет знать ее коварный и жуткий замысел, которого не существует. У двери своих покоев Азула останавливается, открывая дверь и демонстративно отходя в сторону, чтобы пропустить драгоценного наследница внутрь и уже потом зайти самой. Хлопок за спиной в обставленной комнате звучит глухо.
[indent] - Садись, Зузу, не стой столбом. Я не кусаюсь, как ты уже успел убедиться. Даже напротив.
[indent] Она сама бесцеремонно падает на одно из кресел и перекидывает ногу на ногу. Пыльный сапог ложится на вышитую золотом ткань надутого пуфа.
[indent] - Ты хорошо проявил себя на собрании. Даже принес неплохие предложения. Отец будет доволен. Однако ты выглядишь так, словно хочешь сжечь весь дворец к чертям. В чем дело?

разноцветные пятна перед глазами каждый вечер среды и воскресенья [ чаще - опасно ] , глухое раздражение от громких звуков, потому что приходится орать, чтобы передать нужную информацию, и светомузыки - это его способ выживания, приспособления, как какого-то сраного симбиота. ровно также он приспособился к жизни под боком у тома, тихо, словно мышь, незаметно пробравшись коту под кожу. не спрашивая разрешения, не ожидая дозволения, чтобы класть ноги на стол, хавать из холодильника последний глазированный сырок или копаться в чужих личных вещах. существуя на фоне  кошачьего недовольства сложившимися обстоятельствами и отвечая на претензии выставленным средним пальцем [ самый простой и понятный жест ] . джерри появляется, когда ему вздумается, тогда же и исчезает на столько времени, насколько нужно - и кто из них двоих ещё гуляет сам по себе. не в его силах отказаться от привычного образа жизни, от порченого способа заработка, от ритуала съема, который выстреливает всегда.

к тебе или ко мне?

джерри никогда не задает этот вопрос сам, лишь подводит к нему невербально давая понять, что "не против", чтобы потом благосклонно ответить, если рот не занят чужим языком

[indent]  [indent] к тебе

они все любят по-разному, но джерри старается выбирать мало-мальски похожий контингент, избегая видеокамер, воровато стараясь не палить лицо [ небрежно аккуратен до болезненного ] . мышь играет по-крупному, ставит на кон свое "без определенного места жительства", свое "никто не станет искать мальчишку-сироту", свое "нужен этому миру, как собаке карман". таких, как он без стеснения пускают в расход, как только дело начинает пахнуть жареным, поэтому джерри всегда работает один. меньше рисков, меньше ответственности, меньше шансов подставиться.

обычно его показательно расхлябаного, развязного в действиях [ с этим парнем точно можно будет поиграть и весело провести время ] везут в отель. в отелях никакая шумоизоляция, ноль процентов попасться с поличным своей жене, простыни, которые не нужно стирать, и ожидание незабываемого вечера.

весьма размытое понятие. в девяносто девяти процентах из ста, повстречав джерри, наутро точно обзаведешься подобным вечерком в своей автобиографии, в итоге оставшись без внушительной части налички, без банковских карточек, без дорогих часов, брюликов и прочих вещей, что можно налегке утащить из дома или из легкомысленно брошенного в углу портмоне. схема отработанная и проверенная годами, но осечки и у снайпера бывают.

каждый извращенец всегда действует одинаково и чем больше жира на их пузе и седых волос на висках, тем большее количество нулей скрывается на счету [ самая легкая математическая пропорция в его жизни ] . для таких мышка и расставляет свои крепкие сети. по плану его как обычно должны были привезти в пентхаус на последний этаж самой дорогой гостиницы или хотя бы номер люкс с охлажденным шампанским; должны были говорить пафосные комплименты и то, какой он хороший мальчик, сально гладя его по заднице [ не зря же обтянул ее черными скинни ] . но что-то идет не так, и вырубается не клиент во время страстной прелюдии, а он сам на заднем сидении чёрного, как его жизнь, бентли.

выводы неутешительны и откровенно хуевы. за ним следили, и наверняка, не один день.

вместо положеных пяти звезд джерри, как в лучших традициях фильмов о заложниках или серийных убийцах оказывается в каком-то сраном холодном подвале с сырыми потолками и пристегнутой наручниками рукой к трубе. та уже порядком затекла - каждое лишнее движение причиняет дискомфорт и боль - беспрерывно дёргать ею в попытках выбраться - бесполезно. по ощущениям находится он здесь не первые сутки, и даже не вторые [ живот крутит от голода - давно забытое воспоминание ] . периодически его захаживает проверять какой-то хрен, пафосно покручивая стволом в руке "не вздумай дергаться - отстрелю что-нибудь" и не произнося ни слова. только мерзко скалится, будто познал, что есть жизнь на марсе. периодически дает по морде или бьёт тяжелым ботинком в живот. ублюдок.

кровь на губах неприятно засыхает, чтобы потом снова болезненно заныть от заново треснувшей раны. смирение к мыши приходит довольно быстро, потому что верить в чудеса он перестал лет эдак.. никогда не начинал. просто однажды он должен был попасться, рано или поздно.

из природной вредности решает развлечься напоследок, а его "охранник" - единственное живое пятно в этой дыре. звякнув цепью, чтобы привлечь к себе внимание, когда его посещают в очередной раз, вызывающе скалится в ответ.

- отлить хоть можно? а то запачкаю тут ваш дорогой паркет.

Гамбит находился в замешательстве, смотря на чистое небо, его глаза видели лишь бесконечную пустоту. То, что и отражалось в сердце креола, в его душе. Она была, безусловно, чёрной. После всего, что в своей жизни сделал вор, оценивать иначе он бы никогда не стал. Иные тоже не рискнули бы сказать ради чего жил этот мутант. Его душу никто никогда не пытался понимать, потому и определить точные мотивы его действий было сложно. Так ради чего жил le diablo blank? Денег, богатства и красивых женщин?  Быть может. Ради удовлетворения своего собственного эго? Не исключено. Постоянного азарта и приключений? Indubitablement! Но все это было бы бессмысленно, если бы не человек, заставляющий Реми трепетать при одном лишь виде. Улыбаться и становиться ужасно беззащитным перед её роскошной улыбкой. Oui, речь конечно же идёт о даме. Той, что поражала его лёгкое сердце, заставляя каджуна всё реже и реже заглядываться на других женщин. А вы понимаете, насколько это бывает сложно! ЛеБо всегда считал, что был создан для большего количества дам, чем одна только. Как же сейчас приходилось себя винить за подобные фразы и мысли. Вор не расстраивался в своём выборе дамы сердца, хотя сейчас и явно ненавидел себя.

Его глаза цепляются за проплывающие мимо облака, а лёгкие втягивают в себя сигаретный дым. Вишнёвый привкус ощущается на кончике языка, после чего дым проникает чуть глубже. Заполняет лёгкие и позволяет голове слегка закружиться, под его действием. Это расслабляет, но не даёт покоя. Только лишь возвращает в мгновение назад. Точнее в миг, казавшийся ему таковым.

Тогда многое изменилось. Больше встало на свои места, позволяя ему, перед самой пустотой, оценить имеющиеся у него ценности. Переоценка происходит лишь в тот миг, когда ты начинаешь говорить с главной женщиной в жизни любого человека. В тот день она пришла без какого-либо макияжа, одетая в самую простую одежду. Тёмный цвет её одежд вызывал больший холод, чем прикосновения пальцев к коже. Столь тонких, практически невесомых, но в то же время ощущаемых на коже. Рассекающих её, подобно скальпелю, обнажающим истинную натуру. Глубокие глаза, в которых ты видишь отражение своей жизни. Именно в них проносится всё, что ты делал, как поступал и чего действительно хотел. Все твои цели были сейчас ка на ладони. Слегка костлявой, покрытой какой-то бледной кожей. На ней, словно изображениями, дополнялась реальность. Линии на руке, постепенно оживали и дублировали твои. А пальчики её, плавно их перебирали. Вот она любовь, такая яркая и трагичная. Свадьба с Белладонной, разрыв. Множество мелких встреч и затем твёрдая и уверенная полоса с Анной Мари. Волнистая, словно бушующий океан, и столь сильная, как вся морская стихия. Она ударяется о её решение, что выступает волнорезом. Делит их на две части и указательным пальцем рвёт эту нить без каких-либо сожалений. Потом следует жизнь, с чередой ошибок, провалов, взлётов, верных  и не верных решений. Встреча с братством, сотрудничество, убийство Морлоков и вновь что-то прекрасное, связанное с той, предыдущей линии. Но и тут просто. Её ногти, острые словно скальпель, начинают давить на эту линию, пуская кровь и… Когда кажется, что тебе вновь дают шанс лишь улыбается. Обворожительно, ведь это женщина, пусть и в возрасте, но находящая путь к абсолютно любому сердцу. Это работа, долг, который просто нужно выполнять и он понимает. Не злится, а отвечает своей же эмоцией, демонстрирующей принятие на лице. Её ладонь накрывает его руку, переплетая пальцы. Уверенной и сильной хваткой, начинает вести за собой. Без спроса, так надо, нужно. Всего-то необходимо помнить о том, что это не избежно. Каджун всегда ходил по этой тонкой грани жизни и смерти, зная очевидную вещь. Она придёт за ним, без спроса, сожаления и какого-то раскаяния, заберёт за собой и поведёт в вечный холод. Не будет долгого прощания, поцелуя напоследок. Лишь ободряющая улыбка, что отразится в его красных глазах.

Вот только, где-то на середине пути, её рука соскальзывает. Непонимание в глазах начинает пугать Гамбита. Он сам чувствует что-то иначе. Нет больше зябкости в руках, холодный ветер пропадает, а весь белый мир вокруг, вновь приобретает иные цвета. Тёплые, обрастает деталями и каким-то шумом. Детскими криками, разговорами и самыми, что ни на есть, горячими слезами. Этот солёный привкус ощущается и у него во рту, словно сам мутант только что ревел, подобно маленькому ребёнку. Глотал слёзы, смешивая их со слюной, пытаясь не показывать истинных эмоций. Смерть смотрит на свою тонкую руку, отодвигая рукав длинной чёрной кофты, замечая, как сама начинает медленно исчезать из этого мира, придуманного самим ЛеБо. Глубокие, тёмные глаза, закрываются, позволяя ей изменить даже тон взгляда. С непонимания, паники, на тот, что пожелает ему удачи. Вновь напомнит про линии на его руке, о содеянном ранее. Покажет тот момент, после которого его не стало, не чтобы сделать больно – non. Лишь для блага Гамбита. Это поможет, так ты сможешь преодолеть Вашу проблему вместе. Заставит залезть глубоко в мозг, чтобы вытащить от туда секреты, подвластные лишь ему. То, что скрывалось где-то в шкафчиках, за горами украденного антиквариата, бутылки с дорогим вином и самой обычной коробкой из под сигарет с кнопкой, вишнёвых. С отпечатками губной помады от одной известной всем дамы, а они только добавляли ценности.  Пачка содержала в себе не так много вещей. Какой-то металлический кругляшок с проводами, что ЛеБо пытался сделать сам. Больший экземпляр лежал в сумке, спрятанный под горой одежды и карт, но об этом можно вспомнить и позже, верно? А компанию, маленькому прибору, составляла одинокая сигарета. Она была докурена, так что скорее это был лишь фильтр. Но его поверхность имела такое же значение, как и сам автор отпечатков.

Его глаза начинают узнавать обстановку. Женское отделение школы Людей Икс, с тем же ковром, только чуть более чистым. Двери,  те что более грязные были закрыты, а вот чистые распахнуты. В комнатах слышался смех, крик, безумная радость. В особняке царила не то паника, не то какой-то праздник. Пробегающие мимо него студенты выкрикивали имена друг друга, с какой-то безумной, просто не передаваемой энергией. Они смеялись, тут же плакали, бросались в объятия и не могли остановиться. И эта толпа очень быстро превращалась в какой-то большой ком. Реми не понимал происходящего, ведь его сердце, увы, не могло оценить всей той радости. Он ушёл, помня слова Роуг и, вернувшись, лишь вновь возвращался к ним. Вновь и вновь вспоминая тот самый разговор, что закончился его смертью. Или исчезновением? По взгляду на подростков, понять, сколько прошло дней, было сложно. Скорее их сумма будет больше одного года. Узнать лица было практически не реально, а одежду – тем более. Однако его действия уже были предрешены. Пользуясь этой паникой, он быстро срывается с места, бежит к её двери. Да, пусть они так расстались, но Гамбит всё понял! Он понял! Не хочет без неё жить, даже если, чёрт возьми, никогда не сможет прикоснуться! Он готов терпеть, вновь и вновь говорить об этом, заявлять и касаться только через одежду! Как же она не поймёт, что Этьен готов на это. Ему нравится эта игра, нравится она, и сейчас даже готов упасть на колени, но… Её дверь, подобно другим, была открыта нараспашку. В комнате всё было аккуратно убрано, царил порядок. Следов пребывания Анны Мари в ней не было. Открыто окно, через которое виднелось что-то не постижимое, а на стене весел календарь. Он заставил его замереть, не поверить в происходящее. Цифры пугали. Даты заставляли не поверить собственным глазам. И именно они заставляли его врасплох. А отсутствие девушки, и столь идеальный порядок, не могли заставить просто так стоять. Каджун вновь срывается с места, бежит в свою комнату, изредко отвечая радостными криками детям. Спрашивает у них, где же Роуг, но они лишь качают головой. Не знают, ведь они тоже были мертвы. Те, что постарше рассказывали, что все куда-то уехали. Быть может, Анна Мари была с ними. Но это ничего толком не объясняло. Хаос и крики, постепенно сменялись белым шумом. Тем, что ты слышишь когда тебя бьют по голове чем-то тяжёлым. Но всё же Гамит добирается до своей комнаты. Чисто. Нет пыли, разве что в том самом шкафу, на полочке. Стоит пачка сигарет. Она летит в сумку, лежавшую на дне шкафа. Та была открыта. Из неё пропали: несколько колод карт, его любимый шарф. Также не хватало пары футболок, но это уже в одежде. Любимый парфюм и пачка жвачки, что пряталась в кармане плаща. Сам же он пахнул ужасно знакомо. Нет, не его любимыми духами, а её духами. Мозг принимает единственное правильное решение. Собрать всё это, вместе с лежавшей на столе фотографией, на которой коротко отражалась надпись «Ma Cherie».

***

В тот день Гамбит покинул институт. В спешке, с сумкой и несколькими вещами. Пару недель скитался по барам, отелями и пытался понять, что же произошло. Когда всё это случилось и что теперь было делать. Побывал в школах, музеях, чтобы полностью ознакомиться с событиями в мире. Столкнулся с другими мутантами, которым пришлось не так легко. Ощутил на себе новый этап гонения и, как ни странно, помогал бежать огромному количеству мутантов. Устраивал ловушки для людей, что охотились за его братьями. Но всегда приходит момент, когда нужно переступить через страх. Вернуться. И эта ночь наступила. Потому то сейчас Реми и стоял около ворот, потому и совершил очередной вдох сигаретного дыма, после которого курить уже было нечего. Оставался только фильтр, что летел на асфальт около входных ворот в школу Людей Икс. Особняк возвышался на небольшом холме, слышались крики радости, а каджун лишь поправлял ремень собранного им в тот день небольшого походного рюкзака. Планировал уйти, покинуть всё это и больше не возвращаться. Но смерть, пусть даже такая, расставляет всё по своим местам. Каджун всматривался в место, которое для него было домом, игнорируя прохладный ветер перемен, пронизывающий его даже несмотря на надетый им плащ. Атмосфера была иной, не той, к которой он когда-то привык. Забор украшала вывеска, очищенная до блеска. Появилась небольшая дверь, что открывалась с помощью звонка. Ему-то это было не нужно, поскольку креол всегда двигался, перебираясь через забор. Обходил ловушки, а затем оказывался прямо перед входом. Вот только сейчас не было уверенности, что это нужно. И как бы Реми ЛеБо не мечтал увидеть Анну Мари, он всё ещё не мог преодолеть свою гордость. Не мог ответить за неё.

Камера около ворот поворачивается в его сторону, заставляя сделать несколько шагов, вновь прячась в тёмной для неё зоне. Что же оставляет после себя он? Карту. Королеву червей. Она всегда была связана с Роуг. Ведь она была действительно повелительницей его сердца. Об этом говорила, пусть и жестами, сама Смерть. В её глазах, движениях, походке, всё было скопировано с той девушки, что оказывалась так глубоко в его душе. Западала, заставляя мужчину вновь и вновь возвращаться к мысли, что нет иного пути. Даже просыпаясь с похмелья, в объятиях какой-либо подружки, что просто подцепил в баре, ибо спать негде, он вспоминал о Роуг. Её тонких губах, руках, и их прощальный поцелуй.

Мужчина отодвигает молнию, смотря на ту вещь, которую ему удалось украсть в последний раз. Это был подарок. Это было решение. Это была ошибка.

Камера зафиксировалась на карте, а красные глаза на ней. Всё тело сейчас сжималось. Сердце, казалось, прекратило стучать. Он замер, ожидая последствия своих действий.

MUS: God's Gonna Cut You Down

[indent] Головная боль заставила проснуться поздно вечером. После долгой дороги остановка в Чикаго стала долгим запланированным отдыхом, прежде, чем можно будет отправиться дальше в путь. Жизнь в стиле кочевника накладывала на Джона свой характерный отпечаток...
[indent] Открыв холодную воду из крана, он набрал её себе в ладони и умылся, а затем нагнулся и выпил, чтобы немного освежиться. Всякая зараза всё равно ему была не страшна, а потому он не заморачивался. С тех пор, как пробудился внутренний демон, ему даже есть не хотелось. Перекусывал что-то он уже чисто по привычке и старой памяти.

[indent] Одеваясь, он прошёл мимо тумбочки, на которой стояла пустая бутылка из-под виски, рядом с которой лежала опустошённая пачка с какими-то обезболивающими, которые отпускали без рецепта в ближайшей аптеке. Ему хотелось забыться, отринуть всё происходящее, и бессмертие, если честно, не помогало... хотя, с какой стороны посмотреть.
[indent] Собрав все вещи, Блэйз в последний раз осмотрел дешёвую комнату, в которой провёл утро, день и вечер, и захлопнул за собой дверь. Ключи отправились прямиком администратору, тощему мужику за 30, который на удивление выглядел не менее задолбавшимся, чем сам Джонни.

[indent] Он вышел на парковку и подошёл к своему мотоциклу, засунув свои дорожные вещи в походные сумки, прикреплённые за сиденьем. Забираясь на сиденье, он надевает шлем и бросает взгляд на дверь одного из номеров, откуда доносятся ругань, мужской и женский голоса. Затем из номера вырвалась светловолосая девушка с заплаканным лицом, по которому был размазан макияж. Она встала под фонарём и достала из своей сумочки пачку с сигаретами. От женщины веяло одним из самых тяжких грехов - предательством. Достойна ли она защиты? Джонни не знал. А вот Демон подсказывал, что нет.
[indent] - Чё ты на меня уставился, козёл? - женщина заметила на себе взгляд Блэйза. Нельзя было не заметить.
[indent] - Да вот понять пытался, помогать ли тебе. Баллов в копилку не прибавилось, дамочка, - ответил Джон и завёл мотоцикл. Рёв двигателя заглушил слова изменщицы, которая, покачав головой, устало отвернулась и закурила вытащенную сигарету.

[indent] С ночным Вегасом не сравнится ни один город Штатов, но и вечерний Город Ветров был по-своему красив, особенно вид на озеро Мичиган. Джонни спокойно продолжал свой бесцельный путь на Запад, проезжая улицу за улицей...
[indent] А затем он услышал зов. Стоило приложить усилия, чтобы сдержать своё альтер-эго от мгновенного перевоплощения. О, он чувствовал что-то в ближайшем казино. Что-то куда более зловещее, чем привычная для таких мест ярмарка банальной человеческой алчности и потерянных надежд.
[indent] "Вот чёрт... сейчас пойдёт потеха." - он не мог не ухмыльнуться. А уж демон как радовался тому, что его, наконец, могут выпустить...
[indent] Джонни припарковал мотоцикл на парковке и перекинул через плечо ремень, на который был закреплён чехол с чем-то продолговатым. С чем именно - пока останется тайной...

[indent] Как Блэйз попал на территорию казино - тоже остаётся тайной, но, учитывая, как он разминал свой кулак и переполох в службе безопасности казино, догадаться было не трудно. Тёмная энергия притягивала Гонщика, словно маяк, и он шёл к своей цели, ловив на себе любопытные взгляды посетителей, предававшихся жадности в этом месте. Мужик в кожаной куртке, тяжёлых ботинках, с чехлом и цепью, намотанной через плечо явно выбивался из представлений об обычной спокойной ночи в стенах этого заведения.
[indent] "Маяк" привёл Блэйза к одному из столов, где несколько посетителей играли в покер. О, Гонщик знал, кто за этим столом не тот, за кого себя выдаёт. В партии сейчас остались мужчина с глазами странного цвета и, если говорить очень честно, сногсшибательно красивая девушка. Между ними прямо-таки ощущалось напряжение. Правда, когда Джонни дал о себе знать, напряглись так или иначе все за столом - каждый по-своему.
[indent] - Ставлю на победу красавчика, - Джон усмехнулся и посмотрел на красотку, а затем на мужчину и подмигнул ему, - осторожно, парень, эти чертовки высосут тебя до нитки. Победителем не уйдёшь.

[indent] - Ты ещё кто? Зовите охрану! - один из посетителей вжался в свой стул.
[indent] - Сэр... я вынуждена попросить вас покинуть на... - дилер, довольно симпатичная темноволосая девушка умолкла на полуслове, когда Блэйз достал из чехла самое настоящее ружьё и направил ей в лицо.
[indent] - Странная просьба, детка, - байкер обошёл весь стол, замечая, что охрана, наконец-то, начинает шевелиться и постепенно приближается к ним, - ведь это ты тут не на своём месте. Можешь пойти со мной по-хорошему, - глаза блондина вспыхнули недобрым огнём, а голос зазвучал дуэтом с его внутренним демоном, - а можем устроить потеху прямо тут, на глазах у всех.
[indent] И в какой-то момент ему показалось, что дилер оскалилась в ухмылке и глаза её покраснели... а затем всех ослепила сильнейшая вспышка, появившаяся одновременно с громким оглушающим хлопком. И это, чёрт возьми, было очень больно.

Он погибает на её глазах.
(Он погибает от её руки, и это, кажется, уже слишком и пережить попросту невозможно, но она почему-то переживает.)

Искрится воздух, и в ушах звенит, когда магия хаоса сталкивается с космической энергией камня бесконечности. У Ванды в глазах стоят слёзы и дрожат руки. Вижн просит её быть сильной. Тот самый Вижн, которого она полюбила всей душой — тот, которого впустила в своё сердце. Тот, с которым так наивно и по-детски мечтала однажды встретить старость в деревянном домике обязательно на берегу какого-нибудь озера, чтобы романтичные розовые закаты сопровождали завершение каждого нового их совместно проведённого дня.

Не тот, которого она впервые встретила день назад — холодный, чужой, безумный.
Не тот, каким его сделали исследователи анти-мутантской инициативы «Стражи», когда похитили, чтобы залезть в его голову и изучить, а после усовершенствовать своих чёртовых роботов.

Так, наверное, было бы проще. Уничтожить врага. Ведь он враг.
В нём от её Вижна — ничего, кроме внешней оболочки.

[indent] В нём — в самые последние мгновения — он сам.

Он погибает на её глазах, и Ванда погибает вместе с ним; падает на колени, захлёбывается слезами, заходится в немом крике. От его неподвижного безжизненного тела её буквально отдирают чужие руки, и Ванда на эмоциях, в истерике, чуть не ранит Капитана Америку и Железного человека, которые, на самом деле, просто хотят показать ей, что здесь и сейчас она не одна.

Но она одна, и ей непонятно, почему этого не видят они.
Она одна.

[indent] Совсем.

Пьетро проводит с ней целую неделю, не отходит ни на шаг; Пьетро всегда рядом, когда Ванде начинают сниться кошмары, где она убивает Вижна снова и снова — а потом убивает себя, и до конца не понятно, что их этого больнее.

Пьетро отлучается лишь на мгновение — ведётся на первую за неделю тишины просьбу убитым голосом принести сладкого — но мгновения этого Ванде хватает, чтобы сбежать с базы Мстителей незамеченной. По факту, она уходит магическим порталом. Тем самым, которому её на свою беду научил Виктор. На свою беду — потому, что он рассказал ей, какой именно портал нужно использовать, чтобы оказаться в Латверии, в одном из подвалов, где он практикует… разное.

Когда она ступает босыми ногами на ледяной каменный пол, в подвале царит абсолютный мрак. Максимофф щёлкает пальцами, и на стенах неестественным алым пламенем загораются факелы. От вида голых стен и общей пустоты помещения Ванду почему-то мутит, как будто вот оно — как будто она внутрь себя заглянула, и это всё, что в ней осталось.

То есть, ровным счётом ничего.

Алая ведьма пятится, пока спиной не находит стену — холодную, неровную. Шагает вдоль неё, пока не находит угол, по которому она спиной сползает на пол, обнимая себя руками. Ей холодно. Ей плохо. Никто не понимает или не хочет понимать, сколько всего Вижн для неё значил.

Она его убила. Своими руками.
(Почему она вообще это пережила?)

— Я не знала, куда мне пойти, — глухо бормочет Ванда, не отнимая лица от коленей, когда ощущает в подвале чужое присутствие. — Они… там… все так хотят мне помочь. Но они не могут.

К горлу снова подступает ком, а по телу проходит крупная дрожь. Ванда не уверена: холод, нервы, всё вместе? Ванда уверена: Виктор не станет её жалеть. Но не прогонит.

(Виктор фон Дум слишком странный, и ей до сих пор не всё понятно в их отношениях с Мстителями в целом и Тони Старком в частности, но Виктор фон Дум не просто согласился стать её учителем — он реально научил её многому, он работал над её магическими способностями и становлением как личности, и он чертовски преуспел во всём, пусть бы даже согласны с этим в итоге не все. Он вложился в Ванду куда больше, чем даже родной отец.)

Она шмыгает носом, с трудом поднимает на него глаза, с которых вот-вот сорвутся первые капли слёз:

— А ты бы мог? Мог бы его вернуть? Ты же всё можешь, разве не так?

Лоулайт резко наклоняется к иностранцу и совсем "незаметно" пронзает взглядом своих внимательных глаз, цвета жженого кофе, пытаясь понять, врет ли тот. Если врет.. Черт, это будет слишком очевидно! Эл умел "читать" по выражениям лиц людей то, что ему нужно. Нет, лжецы попадались. И крутые. Этакие.. "со стажем". А что до иностранца. На вид вполне добродушный мужчина, почему-то не вызывает какого-либо недоверия. И что же в итоге? Судя по взгляду, Бенуа лишь диву давался, какие японцы "странные" в своих действиях. И что он там бормочет? Что у нас так.. принято? Ну конечно. Вот так сходу на тебя поворачиваются и пристально смотрят, следя за эмоциями и улавливая каждую деталь.
Да тут кто угодно бы удивился.

— О, прошу меня простить. Нет, не принято. Мне просто показалось кое-что странным. А в своих размышлениях я часто брожу, делая что-либо и не замечая никого вокруг. О, а позади вас весьма любопытная картина. Уэйн Тибо. Этот художник был тем еще любителем рисовать десерты. Более двадцати картин — торты, пирожные. Но это ведь не оригинал, само собой. Я видел больше, когда Кэтлин Фриман, которая вышла в финал в 2019 году, сделала на сам конкурс несколько тортов, словно бы сошедших с картин Тибо. Тогда еще была выставка оригинальных картин, в месте проведения конкурса. В третьем раунде одна из картин бесследно исчезла, хоть и должна была отправиться после съемок на аукцион, где ее бы несомненно купили за баснословные деньги. Впрочем, как и все его картины, расходящиеся, как домашние пирожки. (А в данном случае — торты). Они хотели рекламу, а получили пропажу. Конкурс закрыли, соответственно. Рейтинги были высокие и трансляция была не по одному каналу, да еще и не раз. Но такая ситуация, что творится сейчас — что-то новенькое, — Эл делает несколько шагов назад, беспардонно присаживаясь на единственный стул, свободный от вещей и прочего хлама, — одно дело, когда картина пропадает, а другое — люди. Забавно, но.. То дело ведь так и не раскрыли. С пропажей картины. Как и не был в том самом году объявлен победитель. Я бы сказал, что сэкономили на призе. Но я был далек от того дела и утверждать что-либо без предъявления доказательств не могу, — парень задумчиво чешет затылок и обреченно вздыхает, — хорошо, я вас понял. Кажется, что вы на самом деле ничего не знаете. Это все усложняет. Ватари, записал? —  спрашивает брюнет, задумчиво осматриваясь по сторонам.

— Ничего не упущено, — выдает Ватари, дописывая что-то себе в тетрадь и переводя свой взгляд на детектива. Лоулайт же явно хотел задать кондитеру ещё несколько интересующих его вопросов, как в их беседу вмешивается вбегающий в гримерку мужчинка. Эл  оценивающим взглядом осмотрел нарушителя их милой беседы.

Судя по виду, один из организаторов или же режиссёр. Весь такой важный, в очечах с золотой оправой. О, а ведь не дешёвка! На бейдже красовалось большими буквами просто "Кенни" — А вы что тут делаете? Вас не предупредили? —  ишь как глаза-то выпучил. Юноше этот тип уже не нравился, еще с порога.

— Не предупредили.. о чём? — Эл спокойно скрещивает руки на груди, закинув одну ногу на другую и всем своим видом показывая: он никуда не собирается уходить. Да и кто-то тут явно мешает.
Неприятный мужик смотрит на него и стремительно краснеет, как тот Юджин Крабс из «Спанч Боба». Ноздри его вздуваются, а губы вздрагивают от неприкрытого раздражения. Спасибо мужик, теперь ты стал ещё более неприятным, чем был "до", — Через пять минут съёмка. Посторонним покинуть помещение!  — бросает в них злобно этот важный "недоКрабс" и уходит, в непонятной спешке покидая гримерку и хлопая дверью.

Лоулайт пожимает плечами. Пять минут -  так пять минут, он никуда не торопится. Спустя пять минут по громкоговорителю объявляют, чтобы участники шоу вышли на съёмочную площадку. Детективу их идея не нравится, как и то, что его пытались столь "нежно" выпроводить. Не ясно, что там можно продолжать снимать, когда происходит не пойми что. И еще этот вопрос мужичка все крутился в голове. От чего Эл, недолго думая, шепотом произнес: — ну-с, ждем.
Пока ему не дадут нормальные ответы, он из гримерки никого не выпустит, да и сам не вылезет. Подвергать опасности людей? В определенной ситуации он мог бы, конечно. Если бы ситуация того требовала. Сейчас же он доверял своему чутью.
Кстати, о чутье. Его нос уловил странный запах, отдаленно напоминающий запах.. э-э, порченого мяса?
А разве тут не конкурс на звание лучшего кондитера?! Не сходится.

Хотя, мясной торт — тоже торт.

— Ничего не чувствуете? Рядом с нами что, помещение хранения продукции для съемок или общего пользования съемочной группы? — обращается он к Бенуа. В ответ слышит лишь, что тот не имеет представления о том, что там вообще конкретно хранится, однако знает, что там есть холодильники для быстрой заморозки.

Сколько уже времени прошло? Минут десять? Кажется, что у кого-то закончилось терпение, потому что везде резко вырубился свет.
— Чем дальше — тем веселее, — спокойно произносит детектив и подходит к Ватари, протягивая руку. Тот же в свою очередь протягивает ему кнопочный телефон, заблаговременно включив на нем фонарик. И как он за столько лет научился понимать его без слов? Кто бы знал, — да будет свет! — восклицает детектив, направляя телефон и освещая присутствующих, будто проверяя.. все ли на месте. Ну мало ли, вдруг еще пропадут. А ему только мистики для полного счастья не хватало, — не теряемся, идем разведывать обстановку. Как-то слишком тихо стало, — заявляет Эл командирским тоном и направляется на выход из окутанной тьмой гримерки, в не менее темный коридор. Еще недавно, тут было оживленно, а теперь тишина. Стоило им выйти, как убийственно тошнотворный запах ударил в нос с большей силой.

— Там определенно кто-то сдох, — изрек брюнет свою мысль, полную оптимизма и решительным шагом направился в сторону тех холодильников, светя фонариком впереди себя. Сами холодильники были чем-то обклеены. Направив свет на надпись, Лоулайт прочел вслух: — "Реквизит для съемок. Количество: 29 штук.. "

Запашок явно шел оттуда.

Холодильники судя по всему были выключены раньше, чем свет потух. Кое-как открыв один, Эл заглянул туда и не увидел ничего толком. Что-то темное. А что? Он не нашел варианта лучше, чем засунуть туда руку, перед сим натянув перчатку. Мягкое, влажное.. Нет, даже склизкое. Он вытаскивает это "нечто", светит на него фонариком и выносит свой окончательный вердикт:

— Это сердце, — Лоулайт протягивает находку, показывая ее Ватари и самую малость истерически смеясь,— не человеческое, разумеется. Свиное, скорее всего. Очень даже похоже, если не присматриваться. Их тут довольно много. Если верить надписи.. 29 штук. Судя по запаху, кажется, что еще и подверглись неправильной разморозке. В последствии чего, просто подохли. Я конечно понимаю, что скоро День святого Валентина, но чтобы к нему ТАК готовились.. Подобное я вижу впервые. Р — Романтика. И как вам реквизит.. в количестве, равном тому, сколько конкурсантов "исчезло"? Не знаю, что они задумали, но кажется, история подобна той, произошедшей в 2019 году. Ведь тогда рейтинги взлетели, победитель объявлен не был, так как было открыто дело о пропаже картины. Как и не было объявлено во всеуслышание, чем все в итоге закончилось. Паззл начал собираться. Думаю, что нам здесь больше делать нечего. Тут уж будет разбираться отдел специального назначения. Ватари, когда будем в штаб-квартире, не забудь напомнить, чтобы я набрал сразу Миямото. Я не знаю, кого в этом районе они подкупили, чтобы подобная шутка сошла им с рук. — Эл играючи подкидывает сердце одной рукой и то с весьма неприятным звуком шмякается обратно — в холодильник.

Свет врубают. Вот же ж вовремя. Выкинув грязную перчатку в мусорное ведро, он протягивает руку Бенуа.

— Рад был знакомству с вами. Участвовать в этом цирке или же нет — решение ваше. Я уже понял, что вы и вправду ни о чем не знали, судя по тем эмоциям, что я видел.. наполненным искренностью, — улыбаясь, Эл пожимает иностранцу руку, оставляя в ней визитку, — у меня есть ваш номер, а теперь и у вас есть мой. В любой момент можете набрать меня перед тем, как вылетать из Японии соберетесь. Можем встретиться и я покажу вам свою любимую кондитерскую. Опробуете местные пирожные, а еще.. Угощу вас кофе. Заодно и расскажете, чем вся эта эпопея закончится. Хочу все узнать из первых уст, так скажем. Интересно, что они придумали на этот раз. Печалит лишь, что не смогу попробовать ваше произведение искусства. До новых встреч, Луи. — махнув рукой на прощанье, они с Ватари направляются по коридору к выходу.

На съемочной площадке вновь становится оживленно. Правда противного мужичка, по имени Кенни нигде не видать. Жаль. У Лоулайта накопилось к нему несколько вопросов, касательно его персональной коллекции сердец. За подобные шутки над людьми ради рейтингов шоу, он бы и сам с радостью запихнул ему в рот один из этих свиных органов, заставив сожрать, чтобы мега-организатор подавился своей же "шуткой".

О, конфетки!

Детектив заприметил их еще у главного входа, когда только заходили. Для гостей, видимо. Парень взял одну и закинул себе ее в рот. Кисло было, от чего лицо его перекосило на пару секунд. Вот же гадость.

Он с грустью вспоминал тот торт, что красовался за стеклом. Вот же ж.. разлучили. Все же, он и Ватари вскоре покинули злосчастное место, запрыгнув в машину.
— Эй, Вата-а-ари, а у нас еще остались те пирожные?

моя смелая, самоотверженная девочка,
подумай хоть раз о себе.
почему ты бросаешься вперед? это все твое яростное желание защитить то, что тебе дорого? или гложущее бесконечно чувство вины? или все вместе, и неясно, где начало и где конец?
я знаю о чувстве вины так много, как мне бы никогда не хотелось. когда ты развязала войну, я о ней даже ничего не знал. меня просто не было рядом со всем тем, что я берегу.
никто не отдал мне приказ: “Энтерпрайз, возвращайтесь, срочно”. никто не посмотрел мне в глаза в те редкие сеансы связи, которые мы могли себе позволить. мой экипаж до сих пор не может оправиться от этого. от того, что вселенная бережно прятала нас в своих самых далеких от Земли уголках, пока наши друзья умирали на войне. не о такой пятилетней миссии мы мечтали. не затем мы пошли служить в Звездный Флот, не о том давали присягу.
мы вернулись в другой мир, как будто случайно провалились в соседнюю вселенную, когда проложили обратный курс. нам все говорят: “вы все равно бы не успели”.
но я знаю.

что мы бы успели.

я говорю, что Энтерпрайз — это исследовательский корабль, что мы не военные, мы исследователи, ученые и первопроходцы.
но знала бы ты, как мне сложно пережить то, что меня не было на линии огня. что меня не было рядом, когда погибла Филиппа. и другие, и многие — другие.
мы храним это понимание у себя в трюмах Энтерпрайза. оно только наше, разделенное на всех тех, кто был со мной. мы не говорим о нем, но читаем все по глазам друг друга.

когда нам рассказали, это был один из тех немногих раз, когда я не знал, как обратиться к команде. как подбодрить их, как помочь им пережить их личную и коллективную боль. во мне не было слов,
[indent] я был в бешенстве.

Капитан Кристофер Пайк позволяет себе прикосновение: кладет свою спокойную теплую руку на чужое хрупкое плечо, мягко, властно удерживая от попыток подняться на ноги. Он считывает кончиками пальцев пульс, хотя прекрасно видит цифры на медицинском мониторе.
Никто и никогда не говорит в Академии, но одна из основных обязанностей капитана — купировать чужую панику: мягко вытеснять своим уверенным присутствием или выдавливать жестко, почти жестоко.

Они в крошечной металлической лодочке посередине полного ничего, и самое страшное, что со всеми ними может случиться — это потеря ориентиров.

— Тихо, Бернем, тихо, дышите, вы в безопасности. Мы все — в безопасности, — Кристофер вслушивается в ее лихорадочное дыхание, не делая никаких выводов. Космос учит его не делать никаких выводов заранее. Ему стоит, наверное, позвать Кристину, чтобы та проверила целостность сознания Майкл, черт там разберет эти временные прыжки, но Крис считает, что дружеское присутствие очень часто первостепеннее немедленного профессионального вмешательства. Психике надо зацепиться за знакомое, выдохнуть, перевести дух, прежде чем начать гонять ее по психологическим тестам.

— Сейчас вы продышитесь, как вас учили в Академии, а потом расскажете мне, чего вы, по вашему мнению, не смогли, — Кристофер тепло улыбается.

(Он думает, та ли эта Бернем, их ли это Бернем. То ли это время и та ли это вселенная. Иногда Крису кажется, что он теряет привычное направление течения минут, что он снова беспокойно хлебает ртом воздух, отводя пальцы от Кристалла. Где у этого всего начало?
Он думает, как иронично, сколько их тут, запутавшихся в том, какой сейчас год и какая в этой вселенной у человечества была история. Иногда он смотрит в сощуренные глаза Гейба, и думает, какая же у него в зрачках ебанная бездна хаоса.)

— Мы нашли вас и весь ваш экипаж в состоянии гибернации в спасательных капсулах. Рядом с вами не было никакого корабля, но был передатчик, посылающий сигнал SOS. Вы проснулись первая, медицинских отклонений у всего остального экипажа не наблюдается, им нужно просто еще немного времени. С момента нашей с вами последней встречи прошел год, — Кристофер не убирает руку, смотрит в ее растерянные еще сонные глаза. Он думает, что эта девочка готова вскочить прямо сейчас и побежать спасать свою вселенную дальше, еще не придя в себя.
Нет, это определенно та самая Майкл, которую он знал.

[indent] Шерри примерно представляла, что могло твориться в Толл-Уокс, да и как он вообще мог выглядеть. Вертолет пролетал прямо над городом, где сейчас мало что узнавалось из прошлой и привычной картинки. Да здесь в принципе ничего и не осталось. Воронка от взрыва казалась внушительной даже с высоты птичьего полета, а у блондинки на душе вдруг заскребли кошки. Смогли бы они предотвратить эту катастрофу, найди нужного человека раньше убийства президента, раньше того, как люди превратились в живых мертвецов, эволюционирующих на ходу? Сколько ещё городов пострадают, прежде чем они смогут найти заразу и искоренить её на корню? Врыв уничтожил все, а через пару лет местность либо полностью погибнет, либо превратится в подобие джунглей, людей то здесь все равно нет для вмешательства в естественную среду.
[indent] На эту удручающую картину смотреть не так привычно, поэтому Шерри просто отворачивается от окна небольшого вертолета исследовательской группы, которая путь держала в единственное уцелевшее от взрыва место, где как раз и находилась заброшенная лаборатория Симмонса. Удивительно, но ударная волна взрыва не слишком затронула это жуткое место, отчего всем сотрудникам были выданы четкие указания по возможной опасности, скрывающейся в глубинах церкви. Пилоты переговаривались между собой, а Шерри скучающе уставилась на примерный план здания, и где по идее должен находится вход. Может им стоило поискать иной? Чтобы свести факт своего нахождения в подобном месте до нуля. Во всяком случае, до первого крика или выстрела, ну или до первой разбившейся вазы, если такие там вообще имелись. Во всей этой ситуации смущало лишь одно упущение. Близился вечер, а, как известно по ночам ничего хорошего от места, кишащего зомби ждать не стоило, и идея переждать до утра казалась блондинке не такой уж и неудачной. Другой вопрос, что отчет необходимо предоставить уже на утро, и никогда в принципе не волновали возможные форс-мажорное обстоятельства.
[indent] Приземляются они недалеко, на единственном свободном от деревьев месте, где ещё приходится пройтись немного до самого собора. Шерри первая спрыгивает с самолета стоит ему опуститься, вдыхая на удивление чистый свежий воздух, отмечая про себя, что он весьма прохладный, и кожаная куртка поверх не очень теплой черной водолазки не слишком хорошая идея для сильного ветра и просто холодных подземелий.
[indent] Трое оперативников выгружают необходимый для пункта встречи багаж, и уже целый отряд выдвигается в сторону собора, пропусти вперед людей с оружием, которые нацеливались на каждый возможный шорох с различных сторон. Биркин старалась на это не реагировать лишний раз, прекрасно понимая, что здесь, скорее всего много диких животных, возможно слегка странных, но не это вопрос уже третий. Ворота оказываются открытыми, и уже дальнейшая дорога не вызывает вопросов, когда оперативный отряд входит в просторный зал старого собора. Разрушающая структура вируса не оставила здесь тел, что с какой-то стороны даже неплохо, отчего команда сооружает мини-лагерь в одном из углов просторного зала, исключая возможность нападения из-за спины. Последние приготовления и команда из пяти человек включая Биркин выдвигается в путь совсем молча. Лишь пара брошенных фраз о возможных проблемах и путях их решения.
[indent] Дальше один остается у главного входа, а ещё четверо делятся по двое, и Шерри обгоняет своего напарника, уже завидев впереди полки с документами и прочей жуткой утварью, на которую внимание обращает не сразу.
[indent] — Не спеши, мы не знаем, кто здесь до сих пор обитает, — голос позади нее выдает нотки недовольства, и блондинка на это лишь плечами пожимает, мол, будто вы не знали, кого берете с собой.
[indent] — Если мы не будем спешить, а ещё упорно топать как слоны и дальше причитать по любому появившемуся поводу, нас естественно сожрут, поэтому либо помоги, либо стой на стреме, — говорит она, не уступая ему в своем упрямстве. А вообще-то все её внимание сейчас привлечено к беспорядочному вытаскиванию папок из шкафа и беглому просмотру страниц. Здесь словно собрали всю библиотеку по различным вирусным инфекциям для домашнего медика, не иначе. Шерри гуляет меж стеллажами, замечает красную обертку прямо посередине и вот она уже лезет за ней, не дотягивается и встает на узкую выступающую линию полок. Все бы ничего, но книжка так туго стала в этой кипе различных бумаг, что вытащить её не получалось совсем. Напарник про блондинку забыл, а она совсем упорством тянет на себя дурацкую книгу, закусив губу и нахмурив брови. Вот, ещё, ещё чуть-чуть, и… Дернув слишком сильно, Шерри не сразу понимает, что книжный стеллаж как-то заметно пошатнулся, а её пальцы вдруг соскользнули с обложки и сейчас она, теряя равновесие попросту слетает с этой «стены», а та за ней ещё раз качается и вдруг начинает падать. Зрачки расширяются, на фоне слышен  крик напарника, а она резко за что-то хватается, а дальше происходит совсем немыслимое действие, потому что резко её переворачивает на спину, а дальше Шерри просто куда-то начинает скатываться с огромной скоростью по слишком узкому туннелю. Крик сам собой вырвался изо рта, а после маленький туннель меняет направление и через каких-то пару секунд она просто на просто падает на грязный пол, больно ударяясь локтями, что выставила вперед. В наушнике среди помех слишком часто повторяют её имя, а Шерри перекатывается на спину и отползает к ближайшей стене, хватаясь не то за голову, не то за наушник, который кажется и создавал вдруг появившеюся головную боль.
[indent] — Я жива, все в порядке! — голос чуть охрип от крика, но быстро пришел в норму и уже более адекватным тоном она добавляет, — Там видимо был тайный проход на случай побега или ещё чего-то, здесь явно есть выход, а у меня оружие, прошу вас не отклоняйтесь от цели задания, я буду держать вас в курсе, — она в этом вопросе почти неумолима, и чтобы не слышать высказываний в свою не очень умную сторону выключает связь на время, а после решает все таки осмотреться.
[indent] Здесь довольно темно, отчего рука сама тянется за фонарем, и девушка привычно осматривает место вначале перед собой, все углы, все выступы, да все что угодно на наличие не дружелюбных соседей. Вроде чисто, и даже довольно тихо, отчего Шерри решает все-таки поднять свою пятую точку и отряхнуть черные джинсы от грязи и пыли, которую умудрилась собрать и вовремя полета по туннелю и покатавшись по полу пару секунд. Свет фонарика не дает полной картины, но подземелья явно древние, здесь архитектура не современной канализационной сети. И все бы ничего, но совсем недалеко раздается какой-то хруст, заставляющий девушку резко выключить фонарь и прижаться к стене. Теперь она уловила едва слышимые шаги, и когда по её скромным подсчетам оказалась не так много метров, девушка резко появляется из-за угла, наставляя на противника пистолет вместе с фонарем, почти нажимая на курок.
[indent] Резкое понимание происходящего заставляет сердце Шерри упасть слишком низко, а после она совсем забывает, как дышать. Чертов Мюллер! Почти ведь убила!
[indent] — Джейк? — удивленный тон, граничащий с нервным срывом, и она, наконец, опускает оружие вниз, — Ты издеваешься? Что ты вообще здесь забыл?

У меня от перманентного страха зубы даже сводит. Этот страх другой, странный такой для меня, дикий, необузданный. Он словно бы себе меня подчиняет, и мне на секунду это даже нравится, потому что пока я ощущаю страх — я жива. Что еще моя мать может выкинуть, если она итак уже растоптала меня в пепел?.. Она забрала мою магию, которая всегда была не просто маленькой частью меня самой, а слишком большой, чтобы не оказать на меня никакого влияния. Она смотрит на меня непременно высокомерно и строго, а я обычно в ее присутствии взгляд прячу, опускаю глаза ниже, чтобы она не подумала, словно я способна ей перечить.

Чушь. Не способна.
Я слабая.

Мне нужно отыскать в себе силы, чтобы теперь поднять глаза и посмотреть на Блум, чтобы признаться ей, потому что так будет... Верно. Мне это нужно. Невозможно делать вид, что ты всегда в порядке, когда буквально весь мир кричит об обратном, выставляя тебя на показ словно куклу какую-то фарфоровую. Я больше не кукла, не хочу ей быть. Внутри меня чувства, эмоции, жизнь, и я не позволю матери продолжить их уничтожать.

Блум вздрагивает, следит за мной взглядом, спрашивает, все ли у меня хорошо, а я в ответ могу выдавить из себя только дрогнувшую улыбку. Я смотрю на свои ладони, словно это поможет мне собраться с духом, не позволит еще сильнее провалиться под пучину тронувшегося льда. Мне по праву рождения положено управлять светом, а я думаю о воде, о жидкости, которая меня способна уничтожить. Я выдох делаю медленный, кажется, что я даже чувствую, как двигаются мои ребра в грудной клетке. Или это только иллюзия? Губы поджимаю, складывая их в ровную линию, пространно плечами пожимаю, мол, не знаю.

Вру. Конечно, знаю, но почему тогда это гложущее ощущение, что стоит только признаться и все изменится, меня изводит? Возможно, потому что так оно и есть на самом деле?..  На пару мгновений меня даже ставят в тупик слова, будто я не считаю ее подругой. Она и все другие девочки — Муза, Аиша, Терра — у меня ближе подруг тут нет. Есть еще Беатрикс, но я не понимаю, что между нами происходит, мне оказывается проще ей обо всем рассказывать как раз потому, что мне совершенно не важно, увидит она во мне слабую девчонку, которая не может противостоять толком своей матери, или нет. А Блум и остальные, мне некого назвать друзьями больше, чем их. Я почти задаю ей вопрос вслух, хочу спросить, почему она так думает, но если позволю, то потом уже не начну разговор, ради которого сюда пришла.

— Я знаю, — губы поджимаю, языком чувствуя трещинки, — Знаю, — мне это нужно повторить, чтобы самой осознать. Ведь просить помощи — это не стыдно, так ведь? — Блум, — ее имя на выдохе произнести, в легкие набрать воздуха побольше, как отрезать себе путь к отступлению. Ну же, я не могу уже сбежать, просто потому что еще одна ночь, проведенная в спальне со своими мыслями едва ли не один на один — меня по ощущениям уже сведет с ума.

— Моя мать дала четко понять, что если я буду использовать магию света для своей невидимости, то у этого будут последствия. Я думала, что она не узнает, — смешок у меня вырывается непроизвольно. Я смотрю куда-то вперед, отводя от Блум взгляд. Ничего не могу сделать с этим всепоглощающим чувством стыда. Оно преобразуется словно в едкий воздух вокруг меня.

— Я ошиблась, — еще один вдох, теперь уже более медленный. Я поддеваю пальцами кофту, перекидываю волосы на другую сторону, чуть спускаю одежду ниже, чтобы Блум увидела на моей спине тот самый артефакт. Он должен меня контролировать, обучать дисциплине, мне не понять методы моей матери. Явно не сейчас, — Он не позволяет мне использовать магию. Совсем, — ведь не так уж и сложно, правда? Почему я тогда дрожу всем телом?.. Почему мне хочется поскорее опустить голову еще ниже, растаптывая уже собственнолично остатки своей гордости?

— Я теперь бесполезна, — какая из меня фея без магии? А принцесса, неспособна по мнению нынешней королевы даже соблюдать простые правила?..

хуже блэков могут быть только блэки. это усвоено медой раз и на всю жизнь, смотря, как копна смоляных волос, и их обладательница скрывается за портретом, что охраняет вход в факультетскую гостиную, растягивая на губах эту отвратительную [блядскую] заговорщическую улыбку, бросая непременно, что ей, андромеде, знать о планах старшей сестры — совсем не обязательно. пожалуй, из всего, что говорит сестрица, в тот момент, — это нервирует больше всего, не потому что в словах сквозит непривычное, для юной блэк, детям не положено играть в такие игры, совершенно не прикрытое витиеватыми фразами, отчетливо различимое в блеске, горящих восторгом, темных глаз, таких схожих с ее собственными. а то, что белла замышляет что-то о чем меда не имеет представления. подобная неизвестность чревата последствиями. убереги моргана от необдуманного.

хуже самих блэков могут быть только отдельные их представители. и если бы меду попросили назвать хотя бы одного из них, она бы поджала свои губы, ведь указывать открыто на кого-то словом и тем более жестом — не пристало благовоспитанной леди, но острый взгляд карих глаз отыщет среди группы слизеринцев старшую сестру.  в последние годы хуже всего беллатрис, их милая белла, что так рьяно доказывает кому-то превосходство чистой крови. порой, кажется, что убеждает саму себя. меда невольно жмет плечами, уже не вступая в спор со старшей сестрой на тему, зачем же уделять столько времени на тех, кого в семье считают не важнее грязи под ногтями, которой там быть не должно. все это напоминает нездоровое помешательство, и ей бы, белле, обратиться к семейному целителю. но, конечно же, меда слишком сильно любит свою жизнь, чтобы сказать подобное сестре. белла только смеется, отвратительно так, высоко, провожая взглядом маглокровку с факультета ворона, что недавече как сегодня по полудню покинул пределы больничного крыла. и никто не докажет, что именно слизеринцы замешаны в том, что паренек там оказался. юная блэк бросает смазанный взгляд на старшекурсников своего факультета и не впервой ежится, будто от пробирающего до костей холода. вот только этим детям не нужны доказательства и, снова, меда слышит в коридорах школы чистокровные ублюдки и слизеринские змеи, как отвратительный ярлык, бирка, которую вешают на всех, кому посчастливилось примерить на себя зеленый с серебром.

хуже всего становится в последние годы, меда с тоской думает о том, что подобрала бы ко всему этому слово невыносимо, и, к ужасу дражайшей тетушки, просто паршиво. пропаганда равенства волшебников британского общества набирает обороты, находя свое отражение во взглядах общественности, что несомненно приводит чистокровное сообщество к волнениям.  сомнительное равенство магического сообщества отдается застарелой болью в ребрах, косыми взглядами с других столов, от которых в пасмурный день — кусок в горло не полезет; нежеланием старейших фамилий ровняться с кем-то, и, тем более, делиться накопленными знаниями; у детей — участившимися перепалками с другими факультетами, откровенным притеснением тех, кто носит цвета великого салазара. и самой блэк кажется, что к концу этого года даже она звереет, тихо скалится на очередную необоснованную придирку, попытку вывести на конфликт, на которые раньше даже не обратила бы внимание. что говорить о тех, кто изначально, с радостью, и каким-то извращенным удовольствием ищет подобных конфликтов.

меда глаза свои темные опускает на ровный почерк на пергаменте. матушка в очередной раз пишет заученные медой строки о том, чтобы не подумывала даже посрамить честь рода, потому что оценки по некоторым предметам — оставляют желать лучшего. а сама девушка думает о том, что честь блэковская — это сродни существу мифическому, что даже в их магическом мире — лишь сказки обывателей, что перебрали старого огденского, поэтому отвечать не спешит, оставляя письмо где-то на середине учебника по трансфигурации, смотря как старшая сестра, перешептываясь со старшекурсниками, снова, исчезает за портретом, ведущим в коридор. отвратительная закономерность последних дней, от которой не спасает даже зачарованный в камине огонь, что весело потрескивает поленьями. от волнения меду знобит, как при простуде, только тут не поможет бодроперцовое.

хуже блэков может быть только злой блэк — это меда знает наверняка. выучила на своем собственном опыте. комкает страницы в открытом учебнике, бросая в спину сестре, чтобы та шла к дракловой матери, потому что это отвратительное — не суйся туда, куда не приглашают, меда. растянутое медовым голоском беллатрис, в котором угрозы больше, чем девушка позволила бы себе надеяться, вызывает тошноту; меда терпеть не может сладкое, наблюдая из под густой челки, как та цепляется пальцами за руку лестрейнджа, что-то шепча и посмеиваясь. а меде под землю провалиться хочется от своей непроходимой глупости. как не могла заметить очевидного.

там, где речи о чистоте крови — не пустой звук. а из кончика палочки вырываются вполне себе не детские проклятия, которые по факту и в школе то не изучают, слишком сложная магия, слишком опасный раздел — всегда можно найти лестрейнджа и не одного. и ей бы хотелось думать, что рабастан настолько удачливый сукин сын, что способен оказаться не в том месте в самый не подходящий момент, вот только упрямые факты, что нашептывает подруге староста барсуков, разносятся по школе слухами, со скоростью выпущенного на поле снитча, а меда мимолетно слушает, нет, конечно же не подслушивает, ей просто посчастливилось оказаться в нужный момент в правильном месте, ощущаете разницу, — говорят за себя. и самой блэк давно уже невдомек, когда они успели так измениться, а эта разница в три паршивых года, становится просто пропастью, на краю которой совершенно не видно другой стороны, глаз знакомых — не видно.

ей бы корпеть над учебниками и думать, как написать промежуточные тесты по трансфигурации. слушать щебетание сокурсниц, в общей гостиной, что так беззастенчиво обсуждают мальчишек или собирают очередные сплетни, — что еще делать когда тебе четырнадцать? а не смотреть с затаенным дыханием на заголовки в ежедневном пророке, сминая плотную бумагу, спешить на первые уроки до полудня, в надежде наконец таки поймать того, кто просто обязан дать ответы хотя бы на часть мучащих ее, последние полгода, вопросов, главный из которых звучит схоже с — во что вы ввязались? просто потому что ей с трудом верится, что без пяти минут вчерашние школьники, и, совершенно точно, не плохие ребята столько лет прятали за масками уродливые лица, что скалятся, когда кто-то страдает. последние полгода страдают многие, а завхоз, меда почти уверена, уже устал оттирать с каменного пола чью-то кровь, что не всегда лилась из расквашенного в пылу мальчишеской драки носа.

— рабастан, — она видит его в большом коридоре, незадолго до полудня, неизменно со своими спутниками, коих негоже на слизерине называть друзьями, в разговоре, единомышленники — еще куда ни шло, отмечая, что глупо было надеяться, что в середине дня сможет выловить его в одиночку, не караулить же у спален, право — дурной тон, ненужные слухи — не иначе. замечая, что ее спешный шаг сменяется неуверенностью, что селится где-то на глубине карих глаз, а доселе запальчивое: вытрясет правду любой ценой, оседает угловатой неуверенностью в движениях. она нервничает, отмечая подобное с какой-то нездоровой веселостью в подсознании. кажется, впервые, за очень долгое время, чувствуя себя совершенно не уютно в компании старых знакомых, коих раньше воспринимала не иначе как старших товарищей, в худшем случае — мимолетных знакомых. — нам нужно поговорить. не мог бы ты уделить мне минуту? пальцы ее тонкие тянут за рукав мантии, цепляются как репень, что подхватила на подол  у кромки запретного леса, где проводили урок ухода за существами с профессором; ловя на себе насмешливые взгляды спутников младшего из лестрейнджей.

андромеда мысленно кривится от формулировки, к которой приходится прибегать — нужно поговорить — отдается в мыслях очередью бессовестно отвергнутых, глупо влюбленных в милое лицо, вбитые с кровоподтеками, и наложенными проклятиями, манеры, и, несомненно, длиннющий список чистокровных фамилий, связанных кровными узами с родом; пожалуй, большим могут похвастаться блэки — это, знаете ли в чести у высшего общества хвастаться у кого фамилий больше; самой меде совершенно не хочется быть среди какого-либо глупого списка, пусть даже номинально, потому что кто-то из компании старшекурсников неправильно понял ее — нужно поговорить. юная блэк плечом худеньким передергивает, ловя на себе взгляды заинтересованные, мысленно отмечая, что отвратительное чувство страха леденит душу, клубясь под ребрами, утробно урча и заставляя дрожать тонкие пальцы, что не перестают мерзнуть, особенно в апрельскую стужу, что гоняет сквозняки по каменным коридорам замка; не признается же себе блэк, что старшекурсники нагоняют на нее этот вполне ощутимый ужас, что дрожью пробивает позвоночник; а противный голосок в голове, до боли похожий на голос старшей сестры, поганенько хихикает, растягивая на разный лад — бо — ишь — ся. своих же боишься

под читателем будет видно

Как бы это ни звучало, да-да-да, вот после всей предыстории и совместного прошлого, какой-то личной антипатии к Коллей капитан кавалерии не испытывал. Она, если честно, в принципе им не воспринималась как... человек, личность, отличный от иных объектов объект? Была угрозой и средством достижения поставленной задачи - отведённую роль отыграла - всё, конец. В том ничего личного, и на месте Коллей мог оказаться без преувеличения кто угодно. Та их прошлая история оказалась информативной, а когда речь шла об информации и знаниях, как и о безопасности, достижении целей - ни методы, ни средства, ни этические нормы не имели значения. Оно всё безличное, а чужая боль, негативные эмоции, манипуляции этим - не более, чем метод. Работавший безотказно и особенно капитаном любимый. Хорошо ли это для девчонки или плохо - без понятия. Однако факт сомнительной предыстории и её природы никуда не девался. Если потребуется, Кэйя будет жестким (жестоким) вновь. Если не потребуется - нет. Это исключительно технический момент; интересное и познавательное выжал в прошлый раз, а сейчас... едва ли осталось что-то от любопытства, интриги более не случится. Как и настроен Кэйя, если честно, на совершенно другое: сейчас его внимание было на Фатуи, а Коллей могла лишь быть или не быть связанным с ним элементом. Если бы не поведение девчонки, как и делегатов, капитан предположил бы связь. Однако не глупил поспешным выводом, учитывая прошлый опыт и изменившиеся обстоятельства. Совсем грубо выражаясь: даже хилличурлы временами бывали полезны, если располагались в подходившей локации, а Коллей - опаснее, но и разумнее хилличурлов. Как и имела болевые (всё, что трогало) точки, которыми можно выводить её в нужном направлении.

- Если это обезопасит жителей и поспособствует порядку в обще-благом смысле, мы можем и повториться. Скажем, ты по-прежнему способна на занимательные чудеса? - его манера поведения не меняется. Никакой прямой агрессии, пассивная также весьма условна: Кэйя ровный, настороженный и не скрывал того, на что способен. Девчонка знала, перед ней не имелось смысла. Поспособствует её более правильному поведению. Исходившие опаску и неуверенность капитан ни с чем не спутает, ведь подобные эмоции - его пища и профиль.

- Подозрения у меня в самом деле дурные, и лучше бы им не оправдаться. Видишь ли, Ордо сейчас не до внеочередных проблем: кучка таковых уже прибыла, м-м, только что, нам хватит. Что, кстати, достаточно интересное совпадение, ведь и ты здесь тоже... не находишь? - поведя плечом и едва наклонив голову, глядя прямо на Коллей. Дипломаты скрылись в здании, судя по шагам и утихшим голосам. Значит, несколько минут стоило посвятить ей безраздельно. В качестве предосторожности. Просто так девчонку теперь всё равно не отпустит, а попробует сбежать - сделает некоторые выводы не в пользу чужой удачи. - Какова цель твоего визита?

Он видел, что эта новость подкосила Кима, но только потому, что хорошо его знал, Порчэй заметил, как внутри бывшего что-то замкнулось, будто едва приоткрытые створки снова захлопнулись. Но то, что случилось,  было ожидаемо: это либо была демонстрация ярости, потому что Кима увезли, либо ещё одной демонстрацией чужого могущества. Или и тем, и другим одновременно — Чэй пока не решил. Почти наверняка Киму теперь придётся остаться у него без лишних возражений. Что-то внутри довольно урчало, когда он думал о том, что так вышло: Кимхану некуда было бежать. В главный дом он совершенно точно не пойдёт, а снимать где-либо жилье было бы ещё более ненадёжно (и попросту опасно, потому что он мог поставить под угрозу других людей). Но то, как Ким прокомментировал наличие жертв, заставило нахмуриться: сопутствующие жертвы, подумать только! Он покачал головой. Ладно, в любом случае сейчас эти мертвецы не имели значения.

Вероятно, об этом уже позаботились. Или позаботятся. Сейчас думать об этом не хотелось. Конечно, всё будет проверено, но вряд ли убийца начал ошибаться (было слишком рано для того, чтобы начинать психовать). Пока Ким собирался, Чэй сделал пару звонков, убеждаясь, что следов не нашлось, как и фотографии, и это заставило его напрячься сильнее. Что-то не давало ему покоя, но он пока никак не мог поймать мысль за хвост.

Ему было знакомо чувство потери: когда-то он потерял их с Поршем дом, потерял себя. Но это прошло — и вот это всё тоже пройдёт рано или поздно. Он научился не оглядываться назад,  не тосковать по родным стенам, не вспоминать детство, в котором не было места боли и предательству. Ким, который много лет был в отдалении от семьи, всё равно вряд ли понимал, каково это: в один момент лишиться всего, что ты, казалось, любил. И он не желал бывшему возлюбленному такого, как бы они ни расстались в прошлом.

Порчэй некоторое время молча смотрел на Кима, пытаясь понять, насколько он держал себя в руках, и только после этого они покинули дом и направились к чёрному джипу. Вчерашний седан стоял в гараже, но не хотелось светить одной и той же машиной второй день. Наверное, это было чрезмерно, но, как показала практика, лучше пересмотреть, чем недосмотреть. Молчание в салоне было тяжёлым, но Чэй не знал, как поддержать Кима, что сказать ему, потому что не знал: достаточно ли было у него сочувствия.

— Ты же понимаешь, что можешь — и должен — жить у меня? — негромко спросил Чэй, поглядывая. — Теперь это не просто мера предосторожности, но необходимость. Демонстрация была очень явной. Я не хочу, чтобы ты пострадал.

Последнее прозвучало жалко, но было правдой. Достаточно людей уже стали жертвами, а сколько ещё станет? Они вряд ли смогут поймать убийцу скоро, насчёт этого Чэй даже не строил иллюзий, понимая, что их сил могло быть недостаточно. Потому что действовал не один человек, потому что вне плана был только пожар в квартире Кима (в этом он был убеждён). Кинн отправил ещё пару ищеек, шмонали всех, но он прекрасно понимал, что этого всё равно было мало.

Прежде всего нужно было поймать крысу, и только после этого рыскать дальше. Но пока что Чэй, только разбирающийся в деле, имел слабое представление о том, кого можно было подозревать (поэтому он подозревал всех).

— Сейчас мы проверим дом убитого. Тела всё ещё там, хотя, честно говоря, я не думаю, что стоило оставлять их так, но... Я не доверяю никому, я хочу посмотреть на всё сначала сам, а потом уже передать криминалистам. Там будут дети, но, если бы я был отбитым, именно их трупы я бы использовал для своих целей. Это показало бы, насколько серьёзно он настроен, — Чэй задумчиво покусал губу. — Тебе придётся помочь с этим, потому что я могу что-то упустить.

Не то чтобы Порчэй был слишком чувствительным: за время учёбы и работы он видел многое, его сложно было смутить или испугать. Но дети всё ещё заставляли его чувствовать смутную тоску, словно по чему-то упущенному.

Дом семьи Пхаватт находился в небогатом, но приятном районе; достаточно зелёном и светлом, чтобы считаться идеальным для семейной жизни. Сам Чэй тут не бывал, но знал, что место более-менее приличное. У входа на территорию стояли двое — Пат и Прам, одни из людей Порша, — Порчэй покинул машину, не став ждать Кима. Он хотел закончить со всем этим как можно быстрее, потому что его всё ещё немного мутило от усталости и злости.

— Фургон готов? — спросил он, натягивая латексные перчатки, которые дал ему Пат. — Я хочу, чтобы тела уносили по мере того, как мы их осматриваем. Никакого промедления, они уже довольно долго здесь.

— Да, кхун, всё готово.
— Отлично. Пи'Ким, — он обернулся, возвращая частицу "Пи" хотя бы перед людьми Семьи, которым не следовало знать об их проблемах. — Ты готов? Будет не слишком приятно.

Как только они зашли во двор, первым им попалась женщина. Две детские фигуры постарше лежали чуть в отдалении, а младенец — рядом. Ребёнок был выпотрошен, а женщина лежала с широко открытым ртом. И только теперь он понял, что её рот был разрезан от уха до уха.

— Fuck, — пробормотал, присаживаясь на корточки перед телом маленького мальчика. — Пиздец просто. Займись женщиной, я посмотрю детей, — это уже был приказ, адресованный Киму.
Черты лица Порчэя заострились, губы поджались. Он потерял даже те остатки расслабленности, которые у него были до этого.